ГАРАЖане

Ошибается тот, кто думает, что гараж – место для хранения машины. Или, скажем, для ремонта этой самой машины, если в гараже к тому же есть яма.

Ошибается и тот, кто думает, что гараж – место для хранения разного хлама, который выбросить еще жалко, а дома хранить уже противно (в гараже этот хлам лежит в среднем три-пять лет, после чего все равно оказывается на помойке). Действительно полезных вещей в гараже, как правило, немного: кое-какой инструмент, может быть – лодочный мотор или палатки-спальники.

Гараж – понятие прежде всего культурное (поэтому совершенно логично, что Рязанов снял фильм «Гараж», а в Москве открылся одноименный центр современной культуры). Гаражи, пришедшие в нашу речь из французского, – это своего рода русские пабы, мужские клубы, отличающиеся от разного рода модных заведений своей принципиальной негламурностью и демократичностью. Здесь нет дресс-кода и фейсконтроля – а если и есть, то с обратным знаком: смокингов тут не поймут и не оценят.

Но и мужской клуб – определение тоже отнюдь не исчерпывающее. В гаражах варят самогон и хранят картошку. В гаражах любят, в гаражах страдают. Иногда даже умирают. Вот только, кажется, не рождаются… Одним словом, гараж в России – больше, чем гараж.

Во Владивостоке гаражи бывают нескольких видов. Основных – два: капитальные и дальзаводские. Капитальные – понятно: это каменные гаражные колонии, оккупировавшие склон какой-нибудь сопки и протянувшиеся в несколько лент и ярусов. Под дальзаводскими понимаются гаражи металлические, легкие, мобильные. Они заняли у нас примерно ту же нишу, что когда-то «ракушки» в Москве, но при этом были вместительнее (типичные дискуссии начала 1990-х: «Влезет ли «сафарь» с высокой крышей в дальзаводской гараж?»). Дальзаводские гаражи обычно втыкались самовольно и поэтому вскоре покрывались грозными надписями: «Убрать до…» Не знаю, действительно ли их делают (делали) только на почившем (а сейчас возрождаемом из пепла) Дальзаводе, но вполне возможно, что именно там их и изобрели; хотя, помнится, еще в фильме «Берегись автомобиля» Деточкин-Смоктуновский угонял «Волгу» из вполне себе дальзаводского гаража.

…Что гаражи: были времена, когда оставшийся без госзаказа Дальзавод даже выпускал пельмени «Дальзаводские», вместо того чтобы ремонтировать флот.

Встречаются, наконец, гибридные варианты – целые семейства тех же металлических дальзаводских гаражей, напоминающие гроздья мидий.

Около десяти лет я держал машину на стоянке, как собаку на улице. И вот стал ГАРАЖанином. Бывший хозяин моего гаража уехал, естественно, в Москву, оставив после себя мятую заднюю дверь от квадратного «Прадо», гильзы от охотничьих патронов и памятку о том, как менять турбину. Дверь я выбросил, а «тойотовский» шильдик оставил на память. В детстве мы собирали такие, отколупывая их прямо от машин…

Теперь я имею удовольствие наблюдать за гаражными нравами. В теплое время года по выходным у гаражей готовят шашлык. Одни загорают, другие наводят порядок в гараже или что-то пилят-сверлят-шлифуют. В соседнем гараже постоянно ремонтируют мокики, и там трутся подростки, которым эти мокики достаются на тест-драйв.

В одном из гаражей обитает молодежь. Они выкатывают на улицу старую дизельную «Корону» (больше она никуда, по-моему, не ездит) и отрываются на всю катушку – с музыкой и дикими воплями. В другом гараже собираются седовласые мужики. Они беседуют негромко и основательно, у них есть столик и даже холодильник, а к водке у них обязательно домашняя закуска вроде соленых помидоров или сала. Вся эта гаражная культура – из прошлого, когда было слово «автолюбитель» и машина значила больше, чем теперь.

Новых гаражных кооперативов в городе не строят. Это, наверное, правильно: заГАРАЖивание города – не есть хорошо. Теперь строят или надземные парковки, или катакомбные подземные боксы под новыми зданиями. Но это подполье – уже не те гаражи, куда приходили пообщаться и решить жизненные вопросы. Не скажу, что гаражи украшают город, – скорее наоборот (хотя стихийные стоянки, опоясывающие многоквартирные дома так, что ни пройти, ни проехать, – еще хуже). Но в старинной гаражной эстетике есть что-то ностальгически-родное. Она по-прежнему жива, хотя и постепенно превращается в рудимент старого мира.